Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

Рано утром женщина разбудила Ивана.

— Вань, тебе ж на работу, ты чего?

Никитин сонно заворочался и пробормотал:

— Забыл тебе сказать: нам разрешили прийти на пару часов позднее. Мы вчера упахались, разгрузили весь эшелон. Правда, и народу нагнали, но всё равно упирались изо всех сил. Так что время ещё есть поспать…

— Ну, я тогда тоже попозже сегодня пойду, мне-то вообще никто не указ, — прошептала Наталья и прильнула к Никитину. — Горячий, как печка…

Поспать долго им не пришлось.

Неожиданный грохот вырвал обоих из сладкой дрёмы. Оба подскочили на кровати, как ошпаренные.

— Ваня!!! Что это??? — завизжала женщина.

— Не знаю! Обстрел какой-то!

— Это война??? Война, да???

— Не знаю, Наташа! Не знаю! Одевайся быстрее! Не дай бог прямое попадание!

Грохот сместился куда-то в сторону. На их улицу, к счастью, не упало ни одного снаряда, все стёкла уцелели. Но взрывы грохотали так близко, что дом сотрясался до основания.

— Господи! Да за что же нам это?! — женщина в отчаянии прижала ладони к лицу. — Я должна знать, что с Ксенькой! Но где её искать? Не сказала ведь ничего, гордячка!

— Даст Бог, сами придут, ведь не бесчувственные же они, — ответил Иван. — Ты не ходи сегодня на работу, жди наших.

— Да, конечно, конечно! А ты?

— Мне надо идти. Иначе посчитают дезертиром, чего доброго. Или кем там я стану в моём нынешнем положении? В общем, идти надо обязательно.

— Ваня, это же война… Господи!!!

— Всё, успокойся, успокойся… Всё будет хорошо, вот увидишь. С нашими тоже ничего не случится. Мне надо идти.

Иван быстро обулся, накинул верхнюю одежду. Поцеловал трясущуюся в нервном ознобе Наталью и вышел из квартиры.

На улице было полно военных и гражданских. Все бегали, что-то кричали, требовали, пытались выяснить.

Здесь ничего не пострадало, но из-за целых домов валил чёрный дым пожарищ, дон осились шум, крики.

Когда Никитин вышел на соседнюю, параллельную улицу, то оторопел.

— Охренеть… — прошептал он смятённо.

Почти ни одного целого дома не осталось. Горела военная техника, застилая чёрным дымом округу, из какой-то лопнувшей трубы бил кипяток и валил пар, выли сигнализации нескольких странным образом уцелевших припаркованных машин. Зияли глубокие воронки, всё засыпано кусками бетона, асфальта, камнями вперемешку с землёй и глиной, мусором…

Тут тоже суетились военные, но уже как-то осмысленно, не так как на соседней уцелевшей улице. Они что-то делали, выполняли поступающие команды.

Мимо Ивана проковыляли несколько окровавленных людей. Выглядели они потерянно и пугающе.

Какая-то полная, неопрятного вида растрёпанная женщина в возрасте сидела перед убитым мужчиной, неловко подвернув располневшие ноги, и отчаянно выла, протягивая руки к военным, просила о помощи. Но на неё в этой суете не обращали внимания…

— Что творится… — прошептал потрясённый Никитин.

Ему преградили путь вооружённые солдаты.

— Давай назад. Нечего тут смотреть, — хмуро сказал один.

— Кто обстреливал-то? Федералы? — растерянно спросил Иван.

— А кто ещё! — зло бросил солдат.

Вдруг над самыми домами, со странным шелестом — будто шуршали целлофаном, пронеслось что-то, а потом ещё и ещё.

И солдаты, и Никитин непроизвольно пригнулись.

Боец удовлетворённо произнёс:

— Наши «Грады» бьют!

После разговора с Воронковым, Андрей Николаевич прямо из кабинета направился к матери.

Из комнаты в щель между полом из дубового паркета и красивой дорогой дверью падала узкая полоска света. Мария Евгень евна ещё не спала, несмотря на позднее время.

Савельев тихо постучал.

Услышал знакомый и родной голос:

— Открыто, входите.

Он открыл дверь и увидел мать, сидящую за столом с горящей на нём небольшой настольной лампой.

— А-а, Андрюша, — улыбнулась женщина.

— Чего не спишь, мама? — спросил сын, закрывая за собой дверь.

Мария Евгеньевна вздохнула с улыбкой:

— Не могу уснуть.

— Таблетки принимала?

— Куда ж без них, — без улыбки на этот раз ответила женщина. — А ты что не спишь? Государственные заботы покоя не дают? — всё же пошутила она.

— Да какие там государственные, — хмыкнул Андрей Николаевич, присаживаясь на стул напротив матери. — Я временно не выполняю своих обязанностей на государевой службе. С некоторых пор другим занят. Да ты знаешь.

Мария Евгеньевна кивнула.

— Замаялся? — спросила она заботливо.

Савельев привстал, подвигая стул ближе. Теперь он сидел совсем близко к матери.

— Да, мама. Но не телом — душой. Всё куда-то несусь, некогда остановиться, задуматься о вечном, а жизнь как будто мимо прошла. Дети уже выросли, а я всё никак не могу осознать, что мне за сорок перевалило и я начинаю стареть.

— Что ж мне тогда говорить с моими шестью десятками с хвостиком? — улыбнулась женщина.

— Да, правда, — смутился Савельев. — Вот видишь, я даже сейчас говорю о себе.

— А ты говори, Андрюша, говори, — мать погладила сына по голове. — Мне можно обо всём рассказать.

Андрей Николаевич взял руки матери и прижал её ладони к своим щекам.

— Я виноват перед тобой, мама. Прости меня, я так мало времени уделяю тебе.

— Ну что т ы, Андрюша. Я же всё понимаю. У тебя работа, семья.

— Да. Но к чёрту эту работу, я за ней теряю главное — свою жизнь! Опять я о себе… А-а! Да ладно, что уж теперь. — Андрей Николаевич вздохнул, помолчал и заговорил снова: — Знаешь, мам, я недавно вдруг понял, что совсем ничего не знаю о твоей молодости. Ты для меня всегда была взрослой, и я это воспринимал как данность. Но ведь ты же когда-то была маленькой девочкой, росла, в школу ходила, закончила. Как ты с папой познакомилась, а?

Глаза Марии Евгеньевны заблестели слезами.

— Мам, ну, прости!

— Всё хорошо, Андрюша, — женщина сглотнула слёзы и промокнула глаза мятым платочком, извлечённым из кармана цветастого халата.

— С твоим папой я познакомилась на танцплощадке. Он туда с друзьями постоянно приходил. Ничем особенным не отличался, а мне глянулся. Я его сама на «белый танец» пригласила. Только не сразу, присматривалась долго.

— А он что?

— Что-что, — улыбнулась женщина. — А он танцевать не умел и все ноги мне оттоптал. Я ещё тогда подумала: вот увалень, а с виду вроде нормальный.

— Ну и?

— Ну и ничего бы не было дальше. Да только он пристал как банный лист. Так всё и началось со временем. Так и появился ты на свет. Маленький крикливый вредный! — женщина счастливо улыбнулась. — Намучалась я с тобой, зато какого вырастила! Андрюша… Ты ведь по делу пришёл? Сознавайся.

— По делу, мама, — вздохнул Савельев. — Такой вот у тебя сын. Просто так к матери зайти у него времени нет, а на всякую ерунду — есть.

— Перестань. Выкладывай свою тайну. Как раньше, помнишь?

Андрей Николаевич отнял ладони матери от своих щёк, сжал их легонько.

— Мам, тебе нужно уехать вместе с моими за границу. Уехать в ближайшее время.

— Куда я поед у, Андрюша? Я ведь по твоим заграницам никогда не была, даром ты на меня все документы выправлял.

— Вот теперь появился очень хороший повод сделать это. Но лучше бы повод был другим.

— Это из-за недавних событий?

— Да, мама. Началась гражданская война. Я только что разговаривал с нашим постояльцем Александром Васильевичем. Это он посоветовал мне отправить вас подальше из страны. Я и сам об этом думал постоянно и хотел сделать, но всё на что-то надеялся. Теперь последняя надежда ушла. Здесь скоро начнётся настоящая бойня. Ты ведь знаешь, у нас середины не бывает.

— А как же ты, Андрюша?

— Я? Я приеду, как только смогу.

— Не лги мне. Что ты задумал?

— Знаешь, мам, наверное, это выглядит глупо и за версту отдаёт пафосом, но… Сегодня Александр Васильевич мне показался не просто военным человеком. Я в нём увидел мужчину, патриота болеющего за свою страну. Так кто, если не он, не я, не все мы? Кто спасёт Родину?

— И вправду глупо. От кого спасать собираетесь? От народа?

— Да, мам, ты права. Глупо. В гражданских войнах правых и виноватых не бывает. И сейчас, как и сто лет назад, народ разделится.

— Нет, сын. Народ разделите вы — чиновники новой формации, ставшие очень далекими от простых людей. Разделите его за свои интересы, а не за народные. Страсть наживы затмила пред вами всё. Люди долго терпели. А вы воровали и были уверены, что воровать можно бесконечно, главное — умеючи. А народ… А что народ? Бог терпел и нам велел. Да? Если бы нами управляли идиоты, это было бы унизительно и постыдно, хоть в петлю лезь. Но нами управляют мерзавцы. Это обидно до смерти, однако, как ни странно, привычно.

— Зачем ты так, мама?